Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
25.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Три дневника. По маршруту Стейнбека полвека спустяАвтор и ведущий Владимир ТольцВторой киевский день 47 года начался для Стейнбека с посещения Партизанской выставки. Расчитывавшие на силу ее пропагандистского воздействия на американцев киевляне были разочарованы: Из секретного дневника Полторацкого: И Стейнбек , и Капа проходили по выставке с довольно равнодушным видом. У экспонатов не задерживались, почти не задавали вопросов. На снимки, демонстрирующие гитлеровские зверства и геройские дела партизан реагировали очень вяло, по крайней мере, ничем свои впечатления не подчеркивали.1 Кроме того в головы бдительных хозяев закралось страшное подозрение: Стейнбек знает русский и понимает больше, чем следует. Из секретного дневника Полторацкого: Рассматривая образцы разных самодельных предметов, изготовленных партизанами, Стейнбек весело улыбнулся при слове "зажигалка", прежде чем посмотрел на нее. Видимо, он все-таки знаком с русским языком.2 По ходу последующего обеда эти подозрения, подогретые алкоголем, усилились: Из секретного дневника Полторацкого: Во время этих бесед все более возникало подозрение, что Стейнбек, и особенно Капа, знают в какой-то мере русский язык: они отвечали раньше, чем успевали переводить, явно реагировали на сказанное до перевода.3 Теперь-то я понимаю, что опасения эти были безосновательны. После того, как пошли в эфир первые передачи этой стейнбековской серии, один из моих давних слушателей прислал мне копии нескольких опубликованных, но мне до того неизвестных писем Стейнбека. Одно из них, адресованное Паскалю Ковичи, написано в августе 47-го в Киеве. Стейнбек в частности пишет: Мне страшно тяжело дается написание русских имен, а мой словарный запас ограничивается примерно десятью словами, и те в основном связаны с выпивкой.4 Но тем не менее бдительность была повышена; еще и потому, что слишком уж, по мнению хозяев, стал любопытничать Капа: Из секретного дневника Полторацкого: ...подскочил к окну, и стал рассматривать, что происходит на дворе. Капа проявляет стремление посмотреть "черные ходы" тех мест, где находится.5 Хозяева вновь попытались направить интерес американцев в идейно выдержанное русло: стали показывать им фильмы о партизанской борьбе. Первую, короткую документальную ленту американцы просмотрели молча, как сказано в секретном отчете, "никакими репликами не выдавая своих впечатлений". Но когда сразу после "Народных мстителей" стали показывать фильм "Она защищает Родину", не выдержали. Полторацкий доносил: Из секретного дневника Полторацкого: Оба, Стейнбек и Капа, проявили открытое недовольство, заскучали и заерзали на стульях. Капа вскоре бесцеремонно заявил: "Я надеюсь, что она защитит Родину очень быстро, потому что я зверски голоден." Стейнбек улыбнулся.6 Превосходный, по оценке Стейнбека, обед в "Интуристе" их уже ждал. Чтобы разговорить "отмалчивающегося" писателя водки и вина не жалели. А для новой идеологической атаки на него к столу были приглашены зам директора Партизанской выставки товарищ Кузовков и украинский письменник товарищ Владко. Полторацкий и Хмарский "посоветовали" им "заговорить со Стейнбеком о нравах американской реакционной прессы".7 Водка подействовала, и расчет удался. Как докладывал вечером того же дня Полторацкий, Из секретного дневника Полторацкого: Вскоре и Стейнбек, и особенно Капа заговорили уже без пауз. Капа буквально перебивал и тараторил без умолку. Основная тема, вокруг которой вертелись споры - был вопрос о том, что советский народ дружелюбно настроен к американскому народу и его отрицательное отношение касается только американских реакционных кругов. Стейнбек настойчиво повторял, что часть наших газет пишет о "плохих американцах" вообще, не отделяя народ от правительства. Капа вторил. Мы отвергали это. Но Стейнбек остался при своем мнении.8 В своем секретном суммарном отчете о киевкой поездке Стейнбека, составленном тремя неделями позднее, Иван Дмитриевич Хмарский уведомлял ЦК, МИД и собственное начальство: Стейнбек ответил встречными обвинениями. Он заявил, что советская печать распространяет в народе шовинистические настроения, подвергая нападкам все американское.[...] В доказательство справедливости своего мнения [он] привел тот факт, что ко всему плохому советская печать добавляет слово "американский", что оскорбляет национальное достоинство американцев. Я разъяснил, что эпитет "американский" в дурном смысле применяется у нас только к американскому империализму. "Вот видите, - возразил Стейнбек,- даже имериализм и тот американский.9 ПОЛВЕКА СПУСТЯ Полвека спустя это словосочетание ("американский империализм") мне на Украине довелось встретить лишь однажды. Когда я вместе с моим киевским коллегой Пашей Бальковским приехал в штаб-квартиру скандального революционно-националистического движения УНА-УНСО. На одной из стен жалкого двухкомнатного подвальчика, украшенного потретами Бендеры, Донцова, Че Гевары и Хомейни висел лозунг "В двадцять пэршэ столiття бэз американьского империализму!" "ЛУЧШЕ БЫТЬ ПОДАЛЬШЕ" Сейчас это - архаичная экзотика. Но 50 лет назад советские пропагандисты говорили о нем постоянно. А рупором американского империализма объявлялась вся американская печать. Кроме коммунистической, разумеется. От многого, что печаталось в Штатах в 47-м, и что там тогда происходило, Стейнбек был не в восторге. В уже цитированном мною киевском письме Паскалю Ковичи он писал: Я не получаю новостей из Америки, и это даже приятно. Я все равно ничего не могу изменить, а потому уж лучше быть подальше от наших проблем.10 ПОЧЕМУ НЕ КОНТРОЛИРУЮТ ГАЗЕТЫ Но даже в этом депрессивном настроении, характерном для многих американских интеллектуалов летом 47-го, Стейнбек не намерен был терпеть обобщенные пропагандистские нападки на его страну, и на ее печать, которую он, кстати, в Киеве и представлял. Поначалу он пытался объяснить что-то своим советским собеседникам в доступных для них терминах: "у нас в США сейчас идет настоящая гражданская война между реакционерами и прогрессивными силами"11; говорил и о том, что (я процитирую по донесению Полторацкого) "херстовская и прочая реакционная пресса не выражает мнения всего народа"12 Из "Русского дневника": И тут всплыл старый-старый вопрос, который возникает всегда:"Почему же тогда ваше правительство не контролирует газеты и журналистов, которые призывают к войне?" И нам снова приходилось объяснять, как и много раз до этого, что мы не считаем, что нашу прессу нужно контролировать, и думаем, что побеждает, как правило, правда, а контроль просто загоняет все плохое вглубь. /47/ СКРЫТЫЕ НАМЕКИ? Теперь, прочтя секретные отчеты Хмарского и Полторацкого, об этой сильно разогретой алкоголем и взаимным недорверием беседе, я знаю, что советские собеседники Стейнбека восприняли все эти доводы, как скрытый намек на советские несвободы. Из секретного дневника Полторацкого: В общем Стейнбек и Капа упорно намекали на отсутствие свободной прессы в СССР, "нажиме" на сознание. Из секретного дневника Хмарского: В доказательство ошибочности и опасноcти такого рода убеждения мы привели в пример немецкий народ, на который многолетняя фашистская пропаганда оказала пагубное влияние. Стейнбек запротестовал, заявив, что между американским и немецким народами аналогия невозможна. "Немецкий народ испортила не пропаганда, а экономические условия", - сказал он. - В чем состояли эти условия в фашистской Германии,- спросили мы. - В том, что в Гeрмании человек, который не являлся членом партии, не мог прокормить своих детей,- ответил Стейнбек раздельно и многозначительно, намекенув на известный клеветнический тезис антисоветской пропаганды в США о якобы имеющейся "аналогии" между СССР и фашистской Германией.13 "ВРЕМЯ ТУХАЧЕВСКИХ" Эта застольная перепалка, в которой говорили сразу о многом - о классовой борьбе (Стейнбек утверждал, что классов в США в марксистском понимании нет) и о расовой проблеме, о порочности советской пропаганды и том, что от членов украинской культурной делегации в США потребовали "оскорбительной регистрации",- этот сумбурный спор нашел на страницах "Русского дневника" лишь частичное отражение. Не попали в "Дневник" сюжеты довольно интересные. И то, что они остались "за бортом", для меня, - свидетельство весьма лояльного отношения американского писателя к стране, в которой он гостил. Ну, вот к примеру: Из секретного дневника Полторацкого: Стейнбек заявил [...]: В 1936 году я приехал в СССР. Я был обыскан до нитки, все мои чемоданы перевернуты вверх дном, отняты даже американские газеты. Это было время тухачевских. Но я отдавал себе ясный отчет в значении происходившего и никаких неправильных выводов не сделал." Хмарский тут же объяснил Стейнбеку, что это был особый исторический период, когда немецкая разведка - наш общий враг, наводнила страну шпионами, готовясь к нападению на СССР. Стейнбек и Капа с горячностью заявили, что именно так все было воспринято - Стейнбек же по возвращении домой ничего об этом не писал и никого не обвинял.14 Когда я в архиве впервые прочел этот абзац потраченного временем секретного дневника Полторацкого, я задумался: а понимал ли Стейнбек в 47-м, о чем он предпочел промолчать в 36-м? Понимал ли он, что тот "особый исторический период" (время террора, если попросту) в СССР в общем-то отнюдь не кончился. Да, "тухачевских", как он выразился, перестреляли, поубивали и многих из их палачей. Но другие - и Вышинский, утверждавший программу пребывания Стейнбека в Союзе 47-го года, и Ульрих, живший в "Метрополе" в нескольких шагах от номера Джо Ньюмена, в котором останавливался Стейнбек (он мог просто встречать его в коридоре - этого щедро надушенного "Шипром" коротышку), не говоря уже о Сталине, без разрешения которого в СССР (это Стейнбек сам писал!) ничего не происходило - все эти люди продолжали жить и активно действовать. "Особый исторический период" продолжался. И уже состовлялись списки псевдо-шпионов (на сей раз американских и английских), и уже шли первые их аресты (об академике Парине я уже говорил в одной из предыдущих передач)... Знал ли об этом Стейнбек, когда уверял своих собеседников в лояльности? "СТЕЙНБЕК, ВИДИМО, ПОЛУЧИЛ УКАЗАНИЕ..." Так или иначе, они ему не поверили, более того, заподозрили, что он действует по наущению. Хмарский сообщал начальству: Из отчета Хмарского: Из этой беседы я вынес убеждение, что Стейнбек и Капа хорошо подготовлены, вероятно в "Нью-Йорк Геральд Трибюн", по основным вопросоам американо-советских отношений. Установка, которой придерживаются Стейнбек и Капа, состоит в следующем: американский и советский народ хотят мира и сближения, но этому, с одной стороны, препятствует правительство Трумэна, а с другой стороны - "тоталитарное советское правительство" и, в частности, советская печать, якобы воспитывающая народ в духе шовинизма. Стейнбек, видимо, получил указание не связывать себя никакими заявлениями, которые могли бы дать повод обвинить его как "плохого американца".15 ФИШЕР Казалось бы, после нескольких часов выпивания и политических дискуссий все остались при своих: [Стейнбек не поступился принципами, советские ему не поверили. Казалось бы... Если б не появился в результате этого обеда в "Русском дневнике" писателя пассаж о неком "американце, который приехал в Киев в составе делегации какого-то международного комитета". (На самом деле речь шла о представителе УНРРА Фишере, которого советские заподозрили в сборе материалов о голоде на Украине.) Со слов своих киевских хозяев Стейнбек записал, что американец этот мало что узнал об их стране, поскольку редко выходил из своего номера в отеле. И тем не менее, вернувшись в Штаты, написал книгу об Украине. "Украинцы, - пишет Стейнбек,- утверждали, что в книге много неточностей". Стейнбек уловил их беспокойство по поводу того, что такому автору в Америке могут поверить как знатоку Украины. (А ведь даже его начальник признал наличие этих неточностей! - закусывая говорили Стейнбеку киевские весельчаки, несмотря на обильную выпивку не забывавшие о своей миссии; ссылка на начальника была, думаю, тоже не случайной. - Они предупреждали... ) Из "Русского дневника": Они рассказали со смехом, как однажды вечером с улицы у гостиницы, где американец ужинал, донесся автомобильный выхлоп. Американец сильно вздрогнул и закричал: "Большевики расстреливают заключенных!" Скорее всего, сказали украинцы, он до сих пор этому верит/45/ Стейнбек записал этот эпизод без комментариев. Не думаю, что скрытое в рассказе его киевских собутыльников предупреждение подействовало. Он, может быть, даже и не поверил в эту веселую историю. Просто сработал декларированный писателем принцип: записываю то, что слышу. Но то, что эпизод этот в версии его расказчиков вошел в изданную в Штатах книгу, было для них большой идеологической победой. Ресторанные затраты на веселое гостеприимство были оправданы! "ИДЕИ И ВЫВОДЫ ОБДУМАНЫ И ПРЕДРЕШЕНЫ" Оставим на некоторое время Стейнбека, Капу и угощавщих их советских хозяев, дружно посмеявшихся над американским специалистом по украинскому сельскому хозяйству Фишером, поверившим, что он слышит звуки расстрелов. (Я, между прочим, думаю, - историки, если захотят, легко проверят, - что названный американец был тем самым Фишером,- бывшим сотрудником АРА.- перу которого принадлежит первое исследование о голоде в советской России; так что он вполне представлял, о чем говорил, и напрасно подвыпивший Капа, соглашаясь со своими киевскими хозяевами, окрестил его "злопыхателем и дураком".) Оно и понятно: про Фишера ни Стейнбек, ни Капа раньше слыхом не слыхивали, но уже твердо знали - они будут делать свою книгу иначе, чем он. Суммируя в своем секретном отчете то, что удалось вытянуть из них в ходе затянувшегося застолья в "Интуристе", Полторацкий сообщал: Из секретного дневника Полторацкого: Стейнбек и Капа несколько раз отчетливо сформулировали цель своего посещения СССР: направление их будущих статей и книги, главные идеи и выводы, обдуманы и предрешены ими еще до приезда сюда. Они приехали не за тем, чтобыполучить новые знания, сведения, а чтобы организовать материалы, которые составят техническое оснащение их работы - послужат способом доказательств перед американским читателем, что написанное ими в действительности существует - они сами это видели и слышали. Они ясно намекали присутствующим, что поэтому их не нужно учить или разъяснять им положение вещей, а лишь помочь им в выборе и накоплении фактического материала наблюдений...16 И, если "идеи и выводы", обдуманные еще до приезда на Украину, и вызывали у хозяев некоторые опасения, то просба помочь "в выборе и накоплении фактического материала" вполне устраивала. ЧЕРНОВОЛ Вот об этом-то "фактическом материале" (не специально для иноземных гостей отобранном, а о том, что запомнилось из каждодневной голодной мальчишеской послевоенной жизни) и беседовал я в Киеве с депутатом Верховной Рады, бывшим советским политзаключенным Вячеславом Максимовичем Черноволом. Вячеслав Чорновол: Вы знаете, это были очень тяжелые для Украины послевоенные годы. Я рос в семье сельских учителей. Они имели какую-то гарантированную зарплату и чуточку лучше жили, но все-таки сельские учителя это были те же крестьяне, тоже надо было и корову пасти, и живность домашнюю содержать, и так далее. Разрывались между огородом, полем и школой. Мы босыми бегали от снега до снега. Ну, и это был еще голод 1947 года на Украине. Когда говорят о голоде 1933 года, это было все-таки еще до меня, это уже рассказывали. Мне показывали полусумасшедшую женщину, которая убила одного своего ребенка, варила и кормила других детей. Показывали места, заросшие уже кустами, где сбрасывали и мертвых и еще немножко живых в 1933 году. Но это было раньше, это была история. А теперь я видел сам. Возле школы, отец был тогда директором школы, выстраивалась очередь голодных детей, которых мы все-таки немного подкармливали, что-то давали. Делали так называемую затирушку. Это муку растирали на горячей воде, какой-то кулеш, раз в день. И вот они с утра, знали, что будут кормить где-то после обеда. Они с утра становились в эту очередь. Жадные глаза. Опухшие дети. Много умирало. Вот это был таким 1947 год на Украине. Черновол родом из центральной Украины (в 47-м это была Киевская, а сейчас Черкасская область). Послевоенной вооруженной борьбы там, в отличие от западной Украины не было. Вячеслав Чорновол: У нас лесостепь. Вот в этих лесах прятались так называемые дезертиры. Это те, которые не хотели идти в армию. Иногда даже были случаи убийств, нападений и так далее. Но вооруженное сопротивление было долго, до середине 50-х годов на Западной Украине. Об этом я узнал уже позже, когда начал работать в Западной Украине и познакомился со многими участниками этого движения. У нас этого не было. В наших краях сопротивление кончилось в 25-26 году. Недалеко от нас Холодный Яр. Это знаменитая Холодноярская республика, которая держалась еще даже после смерти Ленина, там еще партизаны, восставшие против советской власти, держались. Ну, и были выступления отдельные в конце 20-х начале 30-х годов, когда проводили коллективизацию. Но в послевоенные годы уже некому было выступать. Село было обессилено. Вот еще что. Не было мужчин. Очень было много вдов. С Вячеславом Черноволом мы беседовали и о тех пятидесяти годах, что отделяли нас от приезда Стейнбека в СССР. Для Украины самым важными (эпохальными, можно сказать) за эти полвека были, наверное, два события - Чернобыль и создание независимого украинского государства. Вячеслав Максимович согласился со мной, но добавил: Вячеслав Чорновол: Я бы назвал еще третье. Это, наверное, для всего Союза. Это, наверное, смерть Сталина, и вот эта оттепель хрущевская, и прекращение физического истребления народа. Ведь были массовые репрессии. Помню моего отца, еще таскал в КГБ в конце 40-х, начале 50-х годов из-за того, что он очень хорошо преподавал свой предмет. Это был украинский язык и литература. Его сразу сделали украинским буржуазным националистом. Вот это еще события. Все-таки, подсчитывают ученые, если взять все потери - гражданская война, не нами организованная, потом вот репрессии еще с ленинских времен начиная, вывоз населения массовый, раскулачивание и другое, голодоморие одно и другое, да еще естественный прирост населения истребленных, - Украина бы сегодня начисляла бы около 100 миллионов человек. То есть половина нации уничтожена. Ну, а Чернобыль, наверное, все-таки пробудил народ. После Чернобыля перестали верить. Народ был готов. Референдум 1 декабря 1991 года показал - 92 процента. Это не только украинцы и русские, и другие голосовали за независимость. Другое дело, что мы не сумели распорядиться своей независимостью. Так, как распорядились, допустим, там эстонцы, латыши и так дальше. Мы оставили у власти старую номенклатуру, которая быстренько поменяла флажки с красного на сине-желтый. Вместо секретаря райкома партии был представитель президента, сидел в том же кабинете и так далее. Реформ они никаких не хотят, они им не нужны, они не умеют их делать. И вот до сих пор мы пожинаем плоды незрелости украинской демократии этих годов. СОВЕТСКИЙ ЦИРК Слегка проспавшись после политдискуссионного обеда, Стейнбек и Капа в сопровождении Полторацкого и старшего референта УОКСа Ушомирской отправились в цирк. Стейнбек записал: Из "Русского дневника": В любом русском городе, независимо от его величины, есть свой постоянный цирк, который размещается в постоянном помещении. Но немцы конечно же сожгли киевский цирк, поэтому пока он размещается под шатром, но является все же одним из самых популярных в городе заведений[...] Лучше всех были клоуны. Когда они в первый раз вышли, мы заметили, что все смотрят на нас, и скоро мы поняли почему. Теперь их клоуны неизменно изображают американцев. Один изображал богатую даму из Чикаго, и то, как русские представляют богатую даму из Чикаго, поистине замечательно. Зрители посматривали в нашу сторону: не обидит ли нас такая сатира, но было действительно смешно. И точно так, как некоторые наши клоуны цепляют длинные черные бороды и выходят с бомбой, называя себя при этом русскими, так русские клоуны называют себя американцами. Публика смеялась от души. На богачке из Чикаго были красные шелковые чулки и туфли на высоком каблуке, усыпанные фальшивыми бриллиантами, на голове - смешная, похожая на тюрбан шляпа. Ее вечернее платье с блестками было похоже на длинную уродливую ночную рубашку. Женщина ходила зигзагами по манежу, тряся искусственным животом, а ее муж кувыркался и пританцовывал, поскольку он был богатым чикагским миллионером. Шутки, по всей вероятности, были очень смешными; мы не понимали их, но публика стонала от хохота. Все, казалось, были рады, что мы не обиделись на клоунов. /51-52/ Они не обиделись, хотя мало что поняли. (Ведь старший референт Ушомирская, представленная им переводчицей, шуток не переводила; она вообще не для того присутствовала.) Вечером Полторацкий записал в своем секретном дневнике: Из секретного дневника Полторацкого: Обоим очень понравились номера и сама обстановка непринужденного народного веселья, что их видимо больше всего занимает.17 КОРНЕЙЧУК Но не ради этого непринужденного народного веселья повели в цирк американцев, и даже не для того, чтобы продемонстрировать им клоунскую сатиру на чикагских миллионеров. В цирке запланированно было ввести в действие тяжелую пропагандистскую артиллерию - как бы случайно оказавшегося там орденоносца и лауреата Александра Корнейчука - человека доверенного и проверенного (и обаятельного!), бывавшего и на Западе и в Кремле, личного знавшего и товарища Хрущева, и товарища Кагановича, и самого товарища Сталина. Именно из-за Корнейчука и прибыла в цирк старший референт Ушомирская; Полторацкому, прекрасно, как писал Стейнбек, знавшему английский, переводчик не требовался. О забытом сегодня уже многими Александре Корнейчуке нам рассказывает литературовед, профессор Мариэтта Чудакова: Мариэтта Чудакова: Советский драматург Корнейчук прославился, пожалуй, более чем либо другим своей пьесой "Фронт" 1943 года. К тому времени, когда он берется за пьесу "Макар Дубрава" в 1948 году, он уже четырежды лауреат Сталинской премии первой степени, и хорошо знает, как пишутся пьесы на премию. Прочитаем первые же ремарки пьесы, которая пишется об Украине через 3-4 года после разрушительной войны: "В саду домик на две квартиры. На веранде зеленеют листья дикого винограда. Вдали в пышных садах рабочий поселок. В центре поселка большая площадь, на которой находится дом культуры, школа, больница". Создается впечатление греческого или римского полиса, города-государства, в котором полностью благоустроенная жизнь, ничем не напоминающая о войне только что проутюжившей, можно сказать, эту территорию. Отрицательный герой пьесы, (возьмем слово "отрицательный" в кавычки, широко распространенный термин в советское время), - под конец выправляющийся начальник шахты недооценивает научные методы и надеется на силовые приемы. Но семья его стоит на страже. Тесть - старый шахтер, он и есть Макар Дубрава, давший имя пьесе, пишет в газету о том, что на шахте плохо используется техника. Жена-медик предупреждает мужа, что приводит в своем докладе пример его шахты как отрицательный. Простые шахтеры вовремя предлагают ему свою помощь - передовые методы. Припертый к стенке семьей герой соглашается. Оставленный женой за плохую работу он за 4 месяца одинокой жизни выправляет дела на шахте, готовится к экзаменам в институт и едет сдавать, поняв теперь значение высшего образования. В конце пьесы виднеется хэппи-энд. В третьем томе Краткой литературной энциклопедии, которая вышла в 1966 году, сообщалось: конфликт между сторонниками передовых методов шахтерского труда и теми, кто препятствует их внедрению - основа сюжета пьесы "Макар Дубрава", государственная премия 1949 года. Статья о Корнейчуке занимает в этом томе полторы страницы. На полстраницы с небольшим меньше, чем следующая за ней статья о Корнеле. А спустя 30 лет в однотомном Большом энциклопедическом словаре 1997 года пропорции изменились. Статья о Корнеле занимает 13 строк, о Корнейчуке - 8. Перечислено пять его главных пьес, охарактеризованных одной фразой - характерные образцы драматургии социалистического реализма. "РАСПОЛАГАЮЩИЙ ПОДЪЕМ" Корнейчук появился цирке в антракте между вторым и третьем действием. Полторацкий зафиксировал: Из секретного дневника Полторацкого: Сразу завязалась непринужденная беседа. Тов. Корнейчук создал подъем в настроении Стейнбека и Капы, и этот располагающий подъем все время возрастал.18 "РИВЬЕРА" После цирка - опять ресторан, на сей раз "Ривьера", с открытой танцплощадкой и видом на Днепр, оркестром, исполнявшим одесские мелодии. Стейнбеку эта, как он решил, "русская, украинская и грузинская музыка" очень понравилась; Днепр, как известно, чуден при тихой погоде - В общем условия дальнейшей работы общества культурных связей с американцами - самые благоприятные. Способы идеологического воздействия на них в "Ривьере" были применены для голодающей Украины, можно сказать, традиционные - автор "Гроздьев гнева" запомнил "хороший шашлык, обязательную икру и грузинские вина". (Ну, и водка, конечно.) Плюс - непринужденная веселая беседа в которой солировал Корнейчук. Из "Русского дневника": Александр Корнейчук, известный украинский драматург, человек с большим обаянием и юмором. Они с Полторацким стали приводить стали приводить нам старые украинские поговорки, а украинцы знамениты этим. Нашей любимой стала: "Лучшая птица - колбаса". [...] Они научили нас произносить на украинском тост "Выпьем за счастье наших родных". И опять они произносили неизменные тосты за мир. /52/ Не забывавший за тостами о своих обязанностях Алексей Полторацкий фиксировал: Из секретного дневника Полторацкого: Совершенно очевидно большое расположение Стейнбека к т. Корнейчуку и надежда, котоую он возлагает на предстоящие встречи с ним в смысле писательского взаимопонимания, откровенных бесед.19 Между тостами, икрой и шашлыком Корнейчук участливо расспросил Стейнбека, о его впечатлениях и том, с чем он еще хотел бы познакомиться. Американец отвествовал, что (я цитирую секретный отчет) "больше всего он хотел бы повидать простых людей - колхозников, рабочих - и их послевоенный быт и труд", и что завтра он собирается поехать в колхоз. Ненавязчиво подчеркнув, что когда он был в Нью-Йорке и Детройте, ему "с простым народом встретиться не удалось", драматург-орденоносец предложил свою помощь: поехали вместе; он (я опять цитирую один из секретных отчетов) "хорошо знает украинские колхозы, пишет о них и надеется быть полезным Стейнбеку. Стейнбек выразил большое желание поехать с т. Корнейчуком". ВЗАИМНОЕ УГОЩЕНИЕ БАЙКАМИ Слегка захмелевший Полторацкий был в восторге: все, на что он расчитывал, получалось: Из секретного дневника Полторацкого: В ресторане последние льдинки сдержанности Стейнбека сломились. Он был очень оживлен, разговорчив, много смеялся, и радовался шуткам т.Корнейчука, который "угощал" его украинскими анекдотами и пословицами. Стейнбек много пил и произносил дружеские тосты. Тов.Корнейчук явно его к себе расположил.20 Подвыпив, Стенбек действительно разговорился: стал рассказывать, как он запросто встречался с покойным президентом Рузвельтом, писал для него речи, потом принялся ругать сына Рузвельта - Эллиота ("дурак", написавший глупую книгу об отце). Корнечук поддакивал, жаловался на то, что в мемориальном музее Рузвельта - он сам видел! - сняли все фотографии, на которых президент изображен с т.Сталиным... Стейнбек обещал разобраться: поговорить с Элеонорой Рузвельт. В общем работа шла!... ЧТО НЕ ВОШЛО В ОТЧЕТЫ Не все, что происходило в тот веселый вечер в "Ривьере" и что говорилось за изобильным столом, нашло отражение в секретных донесениях Полторацкого и Хмарского, которые мне довелось прочитать. Несмотря на подпитие и непонимание многого, что происходило вокруг, Стейнбек сумел заметить и описать то, на что не обратили внимания его советские собутыльники: и "дикий танец" двух бритоголовых русских солдат - "танец топающих сапог и машущих рук", и одинокую, танцующую сама с собой девушку, и воспоминания пьяных фронтовиков "о том, как человек грел руки в крови только что погибшего друга, для того, чтобы спустить курок пистолета." Не попало в отчеты и имя подошедшего к их столику поэта, поразившего Стейнбека загадочной "русскостью" рассказа о своих переживаниях:
Из "Русского дневника": Он продолжал: Мы отступили, мы сражались всю войну и потом вернулись в Ростов. Я приехал к ней, она была жива, и восточный ковер тоже сохранился. - Знаете, - сказал он,- когда в город входит армия, происходит много несчастных случаев, людей убивают по ошибке. И когда я пришел к своей теще, и она подошла к двери, в моей голове промелькнула мысль - а что, если теперь с ней произойдет несчастный случай? Почему бы моему пистолету случайно не выстрелить? И он закончил: Этого не произошло. И до сих пор я думаю, почему? /53/ На пути из ресторана, в машине состоялось окончательное братание: Корнейчук пригласил Стейнбека к себе и сказал, что его жена, товарищ Ванда Василевская очень ценит "Гроздья гнева" и имеет к их автору ряд вопросов; Стейнбек "высказал ему - по словам Полторацкого - свои симпатии, как писателю, вышедшему из народа". Из секретного дневника Полторацкого: Стейнбек сказал о себе, что он сам был рабочим многих квалификаций - маляром и т.д. - и терпеть не может писателей-белоручек, замкнутых интеллигентов. Расстались на том, что 9-го едут вместе в колхоз.21 ЗАГАДОЧНЫЙ СБОЙ И вот тут произошел непонятный для меня сбой. Стейнбек и Корнейчук отправились спать, Полторацкий и Хмарский, весьма довольные вечером и завтрашними планами - строчить для своего начальства секретные дневники, но еще кто-то, мне неизвестный (хотя я поименно знаю теперь почти всех, кто был за писательским столиком в "Ривьере") сигнализировал в недремные по ночам инстанции, и там, похоже, поведение Корнейчука в ресторане не было одобрено. Ни свет, ни зоря похмельный драматург позвонил Полторацкому и сообщил, что получено директивное указание (я-то знаю теперь: от секретаря ЦК Компартии Украины Литвина) - в колхоз он со Стейнбеком не поедет; Полторацкий должен сообщить американцам, что Корнейчук "заболел"... Но все это было уже завтра. А пока, в предвкушении своего завтрашнего свидания с простым народом - с той самой настоящей Россией, ради которой они и ехали в такую даль, Стейнбек и Капа мирно спали...
1 ГАРФ, ф. 5283, оп. 22с, д.26, л. 178. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
