Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[02-02-00]
Разница во времениАвтор Маруся Климова Ведущий Владимир Тольц Ленинград, 1930-е: глазами современников и историковВладимир Тольц: Для многих из нас история повседневности - это, прежде всего, то, что происходило в прошлом с нами самими. - "Очень дорого все было. Я не помню на моей памяти, чтобы мы когда-нибудь летом помидоры ели какие-нибудь". - "Город был более-менее чистый, так скажем. Угрюмые люди ходили, спешили, все торопились куда-то". Сторонний наблюдатель часто видит то же, но воспринимает и оценивает иначе. - "Улицы Ленинграда производят гнетущее впечатление: люди забиты, запуганы. Я заметил это. Нищие лавки". Ленинград 30-х годов глазами современников и историков представляет вам сегодня питерский переводчик и литератор Маруся Климова. Осуществлять средствами радио синтез воспоминаний современников, очищая их от ностальгической патины и позднейших затемнений, соединяя очищенное с результатами исследований и наблюдений историка - дело непростое. Сегодня в нашей программе опыт такого рода предпринимает питерский переводчик и литератор Маруся Климова. Она и ее собеседники рассказывают вам о ленинградской повседневности 30-го годов нашего века. Вера Пирожкова: Мы все называли "Мариинский", всегда. И когда я после 50-ти лет приехала сюда, я слышала, как некоторые говорили - "Театр имени Кирова". И я спросила тогда: "А что это за театр?" Мы вообще говорили "Мариинский". Не все, жившие в Ленинграде, знали, что Невский назывался "Проспект 25 октября", его после войны опять переименовали в Невский, еще при Советской власти. Но тогда был "Проспект 25 октября". И если меня кто-нибудь на улице спрашивал: "Как мне пройти на "Проспект 25 октября", я знала, что этот человек только что приехал. Если он уже три дня прожил в Ленинграде, он уже так не скажет. И даже кондукторши в трамваях, они объявляли двойное - например: Улица Восстания - Знаменская, проспект Володарского - Литовский, и так далее, одним словом, они два названия всегда говорили. А мы никогда новых названий почти никогда не упоминали. Почти все улицы мы назвали по старым названиям, хотя они были давно переименованы. И это молодые люди, только осмотрелись в Ленинграде, уже начинали говорить по-старому. А потом люди попривыкли к новым названиям, и теперь уже новые эти названия многие остались, другие вернули, а некоторые остались. А тогда это было повально, в Москве не так. Маруся Климова: Вспоминает Вера Александровна Пирожкова. Ее студенческая юность прошла в Ленинграде 30-х годов. Если 1917-й год был годом роковой развязки российской истории, то 1930-е годы можно считать эпицентром истории советской, когда уже силы, которые вступили на историческую сцену в 17-м, в полной мере себя проявили и выразили. Это было время воплощения и одновременно крушения Великой Утопии. В этом смысле Москва, как столица, находилась в эпицентре событий, отчего советский быт 30-х годов в большей степени ассоциируется в нашем сознании с Москвой - отчасти, благодаря Булгакову (ведь "Мастер и Маргарита" - это произведение сугубо московское). Ленинград в этом отношении несколько отодвинут в сторону, на периферию истории, хотя в этом были и свои положительные стороны. Именно в это время Ленинград обрел статус "города-музея", то есть в нем как бы "законсервировалось" прошлое, отчего он никогда не воспринимался как город исключительно советский. В 30-е годы это был город еще не вымершей окончательно русской интеллигенции, город, сохранивший традицию русской культуры, то есть не город советских писателей, как у Булгакова, а город Мандельштама и Ахматовой, а если более молодых - то обэриутов, Хармса и Введенского. Отчасти, это запечатлелось в его внешнем облике - исторический центр Ленинграда был практически не тронут большевиками. Но это вовсе не был мертвый город, скорее, на время затаившийся и уснувший, что и дало повод Мандельштаму воскликнуть: "В Петербурге мы сойдемся снова, словно солнце мы похоронили в нем." Вместе с тем, в быту, в обыденной жизни Ленинград нес в себе многие характерные черты советского города 30-х, которые на фоне четко запечатленной на нем печати прошлого, воспринимаются, пожалуй, ярче и выразительнее, чем где бы то ни было еще. Вот что думает по этому поводу автор книги "Повседневная жизнь советского города 1920-30-х годов" доктор исторических наук Наталья Лебина: Наталья Лебина: Облик 30-х годов совершенно очевидно сказывается, и дух 30-х годов, в новостройках и кое-где в домах, появившихся даже в центре Петербурга. Например, на улице Рубинштейна в начале 30-х годов был построен знаменитый дом-коммуна "Слеза социализма", известный. Или напротив Петропавловской крепости появился тоже дом-коммуна - "Дом политкаторжан", известный. Так что вкрапления эти появились даже в центре. Но главное - это пласты внутренней жизни, внутренней жизни в коммунальных квартирах, в псевдокоммунах 30-х годов, в стилистике поведения, в стилистике одежды, которая резко отличалась от истинной петербургской культуры. Характерные черты семейного быта, я думаю, что типичный ленинградец 30-х годов, это человек, живущий в коммунальной квартире, зачастую пользующийся очень примитивной мебелью, на которой не сказалось влияние ни конструктивизма, ни последующего перехода к сталинскому ампиру, это собранная по крупицам самая разнообразная мебель. С точки зрения одежды, я думаю, что средний ленинградец 30-х годов был одет бедно. Бедно, потому что даже отмена карточек в 35-м году не повлияла на внешний облик, хотя появились какие-то новые вещи, появились роскошные магазины. Например, был открыт знаменитый магазин, к сожалению, его сейчас нет, магазин на Невском, 12, получивший название "Смерть мужьям", где впоследствии была знаменитая трикотажная фирма. Он открылся, но шить в нем вещи можно было только по так называемым талонам, так что практически это было невозможно. Модны были очень простые вещи, то есть простая демократичная мода. Но демократизм появлялся не потому, что это был стиль жизни, а оттого, что это было нищенское существование. Женщины обычно ходили в саржевых юбках, хотя пределом мечтаний было крепдешиновое платье, предел мечтаний - кожаная натуральная обувь, а летом обычно хождение в парусиновых туфлях, в парусиновых ботинках, которые чистились зубным порошком, насколько я знаю. И даже на танцплощадках оставались следы зубного порошка. Это всегда было очень видно. Маруся Климова: В книге Натальи Лебиной "Повседневная жизнь советского города 1920-1930-х годов" я нашла несколько отсылок к скандально известной книге французского писателя Луи-Фердинанда Селина "Безделицы для погрома", отрывок из которой, описывающий его посещение Ленинграда в 1936-м году, был опубликован в историко-краеведческом сборнике "Невский архив". Это меня несколько удивило, и я обратилась с вопросом к Наталье Борисовне: - Чем же именно привлек вас Селин и его восприятие Ленинграда 30-х годов? Наталья Лебина: - Вы знаете, я думаю, что Селин увидел внешние, но знаковые вещи того времени. Я даже удивлялась тому. Он, конечно, очень экспансивен, и знатоки говорят, что он многое привирал, но у меня, как у историка повседневности, этого ощущения не сложилось. У него очень эмоциональные тексты, но восприятие полностью совпадает с более сухими документами, которые не носят отпечаток документов личного происхождения. Всем известно, что Стаханову после его рекорда выдали не только большую квартиру, где зачем-то был кабинет, но и кроме того, у него был свободный доступ во всевозможные театры. Селин заметил примерно то же самое, так что здесь просто раздражает, наверное, его эмоциональность излишняя, может быть. Но тем не менее, у меня такое впечатление, что его мнение достаточно справедливое и любопытное. Маруся Климова: Взгляд Селина на Ленинград 36-го года интересен еще и потому, что в сознании рядовых людей до сих пор сохранилось несколько мифологизированное представление о советском быте 30-х годов. Например, миф о якобы существовавшем в то время изобилии на прилавках магазинов. Вот что думает по этому поводу Евгения Галицкая - ленинградский старожил. Евгения Галицкая: В магазинах цены были очень большие. Вот я тогда, когда убили Кирова, в этот год я лежала в больнице, у меня была скарлатина. И после скарлатины уремия, так что я ослепла. Маме позвонили, приехала медсестра из больницы, что я потеряла зрение и потеряла сознание. Так что я должна была быть на диете, на очень строгой - ничего соленого. Помню, что вроде масло мама мне покупала, она у меня долго дежурила в больнице. Потом, когда меня привезли, нужна была диета, и нужно было какое-то питание специальное, диетическое. Все было очень дорого. У нас когда-то был набор чайных ложек серебренных, вот мама отнесет одну ложку, что-то такое. У нас были Торгсины, магазины, которые назывались Торгсины, вот в этом Торгсине можно было сдать серебро и получить какие-то продукты сразу. Так что это был 34-й конец, 35-й... В декабре месяце убили Кирова, так что это был декабрь. Очень дорого все было. Я не помню на моей памяти, что мы когда-то летом помидоры какие-то если. Я даже не знаю, были помидоры когда-то в детстве, когда мы росли. Маруся Климова: А вот что пишет по этому поводу Луи-Фердинанд Селин: "Улицы Ленинграда производят гнетущее впечатление, люди забиты, запуганы. Я заметил это, нищие лавки. Сколько грязных жалких забегаловок, полуразвалившихся, с изношенным до деревянных перекрытий паркетом, старые прилавки из массивного дерева, помпезные, лоснящиеся, сделанные еще до войны. Со следами былого изобилия, каменные шкафы с полками, украшенные букетиками и волнами лент. Пошлые, заплесневевшие имитации парижского шика 1900-го года. Чем они торгуют?.. Кучей отбросов, настолько отвратительных, что невозможно себе представить, что их можно было бы продать еще где-нибудь, кроме России. Какой-то жуткий склад вторсырья. Никому больше не нужный хлам из старых галантерейных деревенских лавок. Все это можно было найти во Франции в 1910-м году: Я помню. Тогда это было "последним криком".. Вот этими жалкими обносками, этим найденным на помойке старьем и торгуют в советских чудовищно огромных кооперативах. Даже в Монровии, в Либерии я не видел ничего подобного, поверьте мне, это вне конкуренции.. Это не сравнимо ни с чем!.. Те вещи еще можно было носить. "Третьесортный товар" или "Третьесортный товар, бывший в употреблении", должны же быть хоть какие-то границы. Когда я называю советские товары "жалкими отбросами", я ничего не преувеличиваю. Я обошел все их магазины на больших улицах вместе с Натали. Такого дерьма, каким они торгуют, я еще нигде не видел. Воистину нужно быть гением, чтобы суметь здесь одеться. Их ткань - это настоящая пакля, даже нитки не держатся.. И за это надо платить! Обратите внимание!.. Нужен целый воз денег, чтобы сделать самое обычное приобретение. Несколько хлопчатобумажных отрезов!.. Надо признать, что коммунизм - это самая безжалостная, дьявольская форма эксплуатации простого народа!.. Коммунисты готовы выпить из народа всю кровь, вытянуть из него все жилы!.. Это худшая форма эксплуатации!.. Я говорю дьявольская, потому что у них, в отличие от других, есть еще их суперсволочные идеи. Они постоянно морят свой народ, свой "господствующий класс" всей этой ужасающей нищетой и делают это обдуманно и цинично. Здесь все просчитано. Они прекрасно понимают, что делают! Заставить людей не думать, голодать, они готовы уничтожить, стереть с лица земли свой "любимый" народ!.. Издеваться над ним! Не оставить на его теле ни одного живого места! Накачать его тоской до такой степени, чтобы он захлебнулся ею!.. Переломать ему все кости, зажать в кулаке и превратить в тряпку, о которую может вытирать ноги каждый, кто захочет. Со жратвой в Ленинграде дело обстоят еще хуже, чем с одеждой, если это вообще возможно. Их мясные магазины, почти все в подвалах, ниже уровня мостовой, под землей, какие-то гроты под зданиями, и очень вонючие. Кругом толпятся люди, они ждут своей очереди. Огромная "очередь" за плотным занавесом из мух, голубоватым, волнующимся, испускающим легкое жужжание. Очередь жужжит вместе с мухами, отбивается от сонма мух. тонет среди мух. Несколько консьержек, мамуля в ботах, закутанная с головы до ног баба, девочка в очках, одна за другой, ныряют в подвал, протыкают полотнище мух, исчезают в норе, и довольные возвращаются на свет. В кулаке у них зажат кусочек жира! Мухи тут же устремляются на него, и на людей тоже, все кругом шевелится, кусается, урчит.. кружится в хороводе. Мамулю в ботах окутывает целое облако." Вера Пирожкова: О виде города - город был более или менее чистый, так скажем. Угрюмые люди ходили, спешили, торопились все куда-то. Замечу только одно - Зимний дворец был красный, его перекрасили в красный цвет и плохой краской, потому что он уже облупливался, это было перед войной. Я знаю, что восстановили его цвет еще при советской власти, но это уже было после войны. Это внешне. Что касается снабжения продуктами, да, Ленинград, Москва, Киев снабжались немного лучше, чем провинция, это все было за счет провинции. И конечно, были разные года. В начале 30-х годов был голод, на юге, на Украине был жуткий голод, на севере не так, но это отразилось, конечно, и на севере. В Ленинграде не голодали непосредственно, но было очень скудно. Потом стало немного лучше, в 36-м году подбросили немного продуктов повсюду. Потом было запрещено посылать из Ленинграда посылки, нужно было ехать на 50-й километр, чтобы отправить посылку, потому что почти у всех были родственники или хорошие друзья. И если бы все стали посылать им продуктовые посылки, то скоро бы и тут полки опустели. Но продукты были более-менее до финской войны. Вот эта короткая финская война - это было очень страшное время - от ноября 1939 года до марта 1940. Тогда в Ленинграде исчезло все, кроме хлеба и чая, на полках были только хлеб и чай. Люди вставали в четыре часа утра, были страшные морозы до минус сорока градусов, которых обычно не бывает в Ленинграде. И затемнение, требовали жуткое затемнение. И стояли в очереди на этом страшном морозе, чтобы, когда откроются магазины, чтобы что-то перехватить, потому что в первый час иногда что-то было, подбрасывали, привозили, а потом все было пусто. И в Ленинграде было распоряжение, чтобы одному человеку-покупателю продавалось только 100 грамм на руки. И я, конечно, когда ехала к своим родителям на побывку, я обходила десять магазинов, покупала килограмм по сто грамм, это можно было сделать. Это насчет продуктов питания. А вот с текстилем всегда было очень плохо, все время. Одежду достать было очень трудно. У меня была старшая сестра, которая жила в Ленинграде, он была старше меня на 19 лет, и мой племянник был моложе меня на два года. И вот когда он подрастал - он был высокого роста - она захотела ему купить первый настоящий костюм. Так она всю ночь стояла за этим костюмом, говорили, что привезут, и не привезли. Так она осталась без костюма. Или, например, стоит очередь - за чем? - за детскими колясками. Стоит молодой человек, какой-то знакомый подходит - Что, у тебя ребенок готовится? Ты же, кажется, не женат? А он говорит - Да нет, я куплю эту коляску, а потом перепродам, кому надо, потому что потом-то не будет, вот сейчас они есть, а потом не будет. Евгения Галицкая: И в "Родине", кинотеатре, были специальные детские программы организованы. А еще очень замечательное мероприятие было - в 25-й школе, которая на Торговом переулке находится, сейчас это Международная, там организовывались вечера для учащихся старших классов. Это были такие хорошие интересные вечера. Нас никто, никакие классные руководители не сопровождали, не организовывали, мы сами туда ходили, знали, что девятые-десятые классы, допустим, новогодний бал, или первомайский какой-то бал организовывали. Там шикарный актовый зал, шикарный спортивный зал. Актовый зал вмещал много народу. Ведь никакого не было ни хулиганства, не надо было ОМОНовцам дежурить. Все было очень просто. Иногда мы с девчонками, с мальчишками любили гулять от Литейного до Садовой по той стороне Невского. Можно было в 11 часов спокойно идти по улице - не было никакого ни страха, ничего, все было абсолютно спокойно на улице. Мы знали, что никто нас не обидит, никто не причинит никаких неприятностей. А когда младше были, мы с Людмилой и девочки, подруги наши, мы бегали в Екатерининский сад гулять, около памятника Екатерины или на аллейках, прыгали через веревку, играли в мячик на аллее. Любимое наше место было - прогулки в Екатерининский садик. Когда нам папа привез велосипед из Эстонии, он крупный инженер был, на строительстве, тогда еще Эстония не была присоединена к Советскому Союзу, он оттуда нам привез велосипед. И мы ездили на велосипеде к Екатерине, по площади перед театром Пушкинским. Вот так мы проводили время. Основное время у нас шло - школа, уроки и потом спортивные занятия, прогулки по Екатерининскому садику, кино или ТЮЗ. Маруся Климова: Было бы наивно представлять повседневную жизнь Ленинграда 30-х годов исключительно в черном свете. Естественно, что для людей пожилых это еще и время их молодости, с которым у человека неизбежно связаны какие-то светлые воспоминания. Вместе с тем, советская государственная машина стремилась к установлению параноидального порядка, невольно вытесняя естественное человеческое существование за границы социума. Что отчасти способствовало романтизации мира так называемых деклассированных элементов: проституток, бродяг и преступников, с которыми, вопреки широко распространенному мнению о царившем при Сталине порядке, в то время тоже все было далеко не благополучно. Наталья Лебина: А сталинский Ленинград 30-х годов - это типичный мегаполис, в котором была и преступность, и проституция, и пьянство, и завуалированные формы наркомании, все это существовало. Другое дело, что на поверхности это не лежало в связи с жесткими регламентирующими мерами властных структур, и это было вполне естественно. И элемент выдачи и маркирования уголовных преступлений, как преступлений политических, это тоже изображало такую волну ровности, мягкости, отсутствия испуга. Существуют документы, сводки о состоянии преступности и происшествий каждый день в Ленинграде. Такие сводки поступали, как я знаю, начиная с 28 года, по-видимому и раньше, но мне просто не удавалось с ними ознакомиться, на стол Первого секретаря либо Обкома, либо Горкома партии большевиков. В частности, мне удалось просмотреть те сводки, которые изучал в свое время Жданов. Каждый день поступали эти сводки, так вот, в этих сводках - сведения об убийствах, о таких преступлениях как детоубийства, а это естественно, что это преступление было инициировано законом о запрете абортов в 36 году, и сведения о детоубийствах достаточно распространены. Если говорить о страшных случаях, которыми обычно нас любят пугать, обывателя, то на меня произвело впечатление, предположим, сведения о том, как внук убил свою бабушку из-за того, что ему хотелось поехать в Крым, а она ему не давала деньги. Таких случаев было предостаточно, и эти преступления были порождены в какой-то мере и законодательной системой достаточно жесткой. Вера Пирожкова: Теперь насчет криминальности, насчет уголовных дел. Она была и очень большая, между прочим, только об этом ничего не сообщали, почти ничего не говорили и не писали. Поэтому казалось, кого это не коснулось непосредственно лично, тот может быть и не знал вообще. В Пскове незадолго до войны орудовала банда, которые среди бела дня ограбили кассира, они отняли у него деньги, которые он нес в банк, не его деньги, казенные. Ему полоснули бритвой в лицо, он отшатнулся, у него вырвали из руки, потом убивали. Потом их все-таки поймали, и руководителем оказалась 17-летняя студентка фельдшерско-акушерской школы в Пскове, ее называли "Мировая Зина". Они были все, кроме одного, несовершеннолетние, до 18 лет, и им дали по 4 года. Вообще, уголовные преступления не наказывались очень строго, потому что это считался социально близкий элемент. В каком-то году, я уже не помню, вдруг ввели (в советское время все было вдруг), что с 12 лет ребенок отвечает так же, как и взрослый, это было вскоре после суда над этой бандой. Тогда бы всех этих несовершеннолетних членов банды осудили так же, как и взрослых. Но это было немного после. Страшная уголовщина была во время этой финской войны - со всего Союза наехали бандиты, потому что было затемнение. Если кто помнит эти три с половиной месяца - была ужасная уголовщина. Ленинград делался совершенно пустым с семи часов, на последних трамваях люди висели буквально, только чтобы поскорей вернуться домой и не попасть. То, что часы отнимали - это было самое невинное. Кроме того, конечно, убивали, грабили, женщин насиловали, резали прохожим уши и носы из забавы просто. Бритва это было их самое распространенное оружие этих бандитов. И под конец, в последний месяц этой войны ввели военное положение и распоряжение, что за убийство, изнасилование и увечье, полагается расстрел, и судебное производство происходит военно-полевыми судами в течение 24-х часов, и приговор приводится в исполнение. В течение 24-х часов установить действительно виновного очень трудно, поэтому, вероятно, погибли многие невиновные. Но в "Ленинградской правде" стали печатать по 10-15 имен каждый день расстрелянных, и стало немного легче. Маруся Климова: Еще одной табуированной, а потому свободной от официоза сферой жизни того времени, была жизнь ленинградской богемы, и в первую очередь, той ее части, которая придерживалась нетрадиционной сексуальной ориентации. Не нужно забывать, что Ленинград 30-х годов был еще и городом Вагинова, Юркуна, Кузьмина. Последний писал в своем дневнике 1934 года:
"24 мая 1934 года.
Маруся Климова: Я обратилась с вопросом к историку Юрию Пирютко, автору книги "Другой Петербург": продолжал ли у Кузьмина в 30-е годы существовать "Литературный салон" и кто там собирался? Юрий Пирютко: Да, но в общем-то салон это был действительно очень узкий круг людей, которые связаны были, по моему убеждению, не столько своей ориентацией, сколько общностью литературных взглядов своей. Ведь тогда, как ни мало было гомосексуалистов, людей, подлинно образованных, знающих античные языки и способных ориентироваться в современной культурной ситуации, было еще меньше. И вот как раз то, что как салон назвать комнатку в коммунальной квартире с соседями, входящими через эту квартиру звонить по телефону, конечно, не в том смысле как салон великой княгини Елены Павловны или Алексея Николаевича Оленина, но этот кружок это все-таки тема высокого искусства и то, что связано было с интимностью для людей, мне кажется, 19-го начала 20-го века это был предмет сугубо интимный. Действительно, какой-то круг. Это прежде всего обэриуты, это Вагинов, Введенский, в меньшей степени Заболоцкий, Зощенко, они так были посетителями. Но это действительно литературный салон в любом случае, а не то, что можно было бы определить только ориентацией тех или иных персонажей этого салона. Маруся Климова: А как же проводили свободное время обычные люди, не принадлежащие ни к богеме, ни к деклассированным элементам: рабочие, студенты, чиновники? Вот как описывает, например, свой визит в театр французский писатель Луи-Фердинанд Селин, четко подметив, в то же время, существующую в советском обществе строгую иерархию: "В царской ложе сидят местные партийные боссы. Рабочие в выходных костюмах сидят на галерке. А в первом ряду - ветераны революции, среди них есть несколько заросших пышной шевелюрой "а-ля Бакунин". Настоящий паноптикум. Фарс!.. Это похоже на издевательство!.. На балконах толпятся колхозники, инженеры, чиновники, и наконец стахановцы, самые шумные, болтливые и фанатичные сторонники режима. Их очень много, это горячечные, одержимые, эксгибиционисты. Кажется, остальные присутствующие в зале зрители их не очень-то жалуют. Весь партер, все балконы переполнены. То тут, то там мелькают вертлявые студенты в белых кепках с красными лентами. Типичные французские либералы. Чувствуется преемственность политических идей". Вера Пирожкова: Когда в "Хованщине" Андреев, замечательный баритональный бас, пел Шакловитого "Была власть татарская, стала власть боярская, а ты все терпишь, страдалица Русь", то мы все чуть не падали с этой самой галерки в аплодисментах, и в душе добавляли - "Стала власть советская, а ты все терпишь, страдалица Русь". Вот в этом отношении. А кто там сидел по иерархии, как они были одеты, на это я никогда не обращала внимания, что, конечно, не означает, что другие не обращали внимания. Мы знали, что есть эта иерархия, но типичная номенклатура, номенклатура, которая стала уже не так бояться за свое физическое существование и материальное, она образовалась после войны. А в то время никто не был застрахован, и самые высшие иерархи, с них летели головы. Равенство, которое заключается в том, что каждый может в любой момент и без всякой вины потерять голову - это тоже очень страшное равенство Наталья Лебина: Совершенно ясно, что посещение театров - это было элитарное зрелище. Хотя очень многие люди, жившие в 30-е годы, говорят о том, что они часто ходили в театры. Они посредством культпоходов посещали театры. Но все-таки театр - это было маркирование себя как человека, принадлежащего к элите. В частности, академические театры. Кино - наиболее популярный вид развлечения, очень популярный, это уже норма городской жизни, норма городской культуры. Гостевые визиты очень распространены и всегда популярны, всегда сопровождались застольем и, естественно, потреблением спиртных напитков, что, в общем-то, норма жизни. Кроме того, предположим, чтение художественной литературы - в быту питерцев, это, конечно, наличествовало. Другое дело, чем была насыщена эта форма досуга и какие книги читали. Это действительно можно оспаривать, можно говорить об идеологизации этой формы культуры. Но в целом, я бы сказала, что формы досуга были традиционными городскими, вот их содержание, конечно, в 30-е годы отличалось от того, что, предположим, мы видим сейчас. Вера Пирожкова: Начнем с того, что мне больше близко. Мне близко всегда было не так чисто материальное, как мне близка была духовная культура. Я начну с первого сравнения. Я как-то, будучи молодой студенткой в Ленинграде, зашла в Дом книги, в отдел иностранной литературы. Было совершенно пусто, стояла продавщица и никого не было. На полках стоял неизбежный " Спартак" и произведения коммунистических классиков - в оригинале Маркс и Энгельс, конечно, а Ленина, Сталина и других - в переводах на другие иностранные языки, а Маркса, может быть, еще в переводах тоже на другие иностранные языки. Я посмотрела, посмотрела, открылась дверь, вошел еще один молодой человек и сказал что-то очень смелое. Правда, нас было только трое - я, продавщица и этот молодой человек. Он спросил продавщицу: "Иностранная литература у вас есть?" Она смущенно повела рукой и показала ему на эти полки. Он сказал: "Да нет, это же перевод нашей пропаганды на иностранные языки. А я спрашиваю - иностранная литература есть?" Она смущенно пожала плечами - что она могла сказать. А я подумала, что это очень смелый молодой человек и что, не дай Бог, тут было бы еще больше людей и кто-нибудь как-то его опознал и на него бы донес, потому что стены имели уши, как тогда говорили. Евгения Галицкая: А радость - вот мы, между прочим, бегали в ТЮЗ, там много очень спектаклей. Тогда был старый ТЮЗ на Моховой, мы туда ходили. Потом до войны, там где сейчас театр Ленсовета, тут Новый ТЮЗ был открыт, он существовал недолго. Но я прекрасно помню, что мы в этом Новом ТЮЗе смотрели "Снежную королеву". Кинотеатр "Родина", который находится на Караванной сегодня, бывшая Толмачева, это был детский кинотеатр, мы туда частенько ходили. Никогда не забуду, когда в 1935 году появился фильм "Веселые ребята", и мама дала нам какие-то деньги, и мы втроем пошли, и мы все эти деньги в кинотеатр "Октябрь" истратили на билеты, так что билеты были дорогие. Тогда же фильмы выпускались очень редко и во всех кинотеатрах шел один и тот же фильм. Наталья Лебина: Существовал пласт официальной культуры и всегда существовал пласт субкультуры одновременно. Официальная культура 30-х годов она дошла до нас, и она сохранилась очень хорошо, и далеко не все в ней так формально и плохо. Но в ней, конечно, присутствовал этот элемент такого, я бы сказала, оптимизма, который внешне свойственен эпохе 30-х годов. Этот оптимизм, он ощущался во всем - и в официально трактуемой моде, она носила чисто спортивный характер, это очень любопытно. Такой стиль спортивной женщины, спортивной, молодой, яркой, лишенной косметики, но красивой от своей молодости, это действительно стилистика 30-х годов. Кстати, такая же мода была популярна и на Западе. Этот оптимистический дух чувствовался. Евгения Галицкая: Большинство девочек ходили в халатах, в сатиновых халатах, а под халатом можно было ситцевое платье или фланелевое платье. Мама нам шила сатиновые халаты с белым воротничком. Обувь была - такие были резиновые туфли с голубой каемочкой и на пуговку застегивались. Эти туфли можно было мыть, потом зубным порошком их мазали, так что они были белые всегда. А зимой были боты на пуговках и в них можно было туфли вставлять. Не было особой одежды, так что все было очень просто. У меня приятельница Зоя, она была портнихой, и Зоя всегда была в разных блузках, кусочки оставались, из кусочков шились блузки. Очень скромная была одежда. А на физкультуре бывало так - стояла я одна из девчонок и 21 парень, на физкультуру ходили - черная футболка и черные трусы. Никаких длинных штанов тренировочных, тогда ничего этого не было. Наталья Лебина: Но всегда существовал элемент и субкультуры, в которых переплетался и криминальный оттенок, который всегда присутствует в любой городской культуре, и сюда же приплетался элемент старой субкультуры городской - в частности, городской романс классический, который существовал. Но в целом, все-таки, превалирующей в 30-е годы была форма официальной культуры, она была наиболее популярна и наиболее весома. А остатки тех песен, которые мы до сих пор с удовольствием напеваем, в основном пришли к нам благодаря памяти, сохраненной внутри семей и частных контактов, скорее, чем официальных. Есть у меня такие материалы, мне удалось обнаружить комплекс материалов, связанных с обследованием женщин, назовем их прямо своим именем - проституток, тех, которых называли проститутками в 30-е годы и, в частности, очень любопытны песни, которые были популярные в этой среде в 30-е годы. Проституирующие женщины, конечно, не пели "Нам песня строить и жить помогает", а больше они ориентировались на городской романс начала века. Среди них был популярен этот городской романс. Там был классический вариант "Мурки" знаменитой, и там есть очень интересные песни, в которых просто описывается тяжелая жизнь падшей женщины, но слова уже изменены и приспособлены к эпохе 30-х годов, то есть детали там прослеживаются явно эпохи 30-х годов. Но стилизация и музыка, и мотив - это городской романс дореволюционный вплетается сюда. Маруся Климова: Сравнивая повседневную жизнь Ленинграда 30-х годов с повседневной жизнью обитателей Петербурга 90-х, понимаешь, что эта сфера, в отличие от идеологии, подвержена изменениям в гораздо меньшей степени. Тем не менее, разница во времени все-таки ощутима, ибо "не хлебом единым жив человек", и господствующая в государстве идеология неизбежно оказывает влияние на его быт, даже если положенные в ее основу идеи кажутся совсем противоестественными, мертвыми и отчужденными.
Солнце догорает, наступает вечер, |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
