Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
22.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[10-12-00]
Россия как цивилизацияВедущий Анатолий Стреляный Автор Елена ОльшанскаяРусский языкВ передаче участвуют:
В передаче использованы материалы из книги Бориса Успенского "Краткий очерк истории русского литературного языка ( Х1 - Х1Х вв)" Благодарность Михаилу Субботину, США Анатолий Стреляный: "Язык - мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки к зубам пищи, для распознания вкуса ея, а также для словесной речи или у животных для отдельных звуков. Коровий язык - лизун, рыбий - тумак, змеиный - жало, вилка, песий - лопата, кошачий - терка", - объясняет словарь Даля. "Без языка и колокол нем". В старину, когда у человека отнимался язык, лили воду на колокол и давали пить больному. "Язык языку ответ дает, а голова смекает". На стройках коммунизма зэки, одетые в одинаковые робы, узнавали близких по духу и образованию - у них был один язык. Академик Толстой вспоминал, как в его детстве гимназический преподаватель кричал ученику, сказавшему "большое спасибо": "Спасибо не может быть ни большим, ни маленьким, "спасибо" это - "спаси, Бог". Азбуку для славян изобрели в 863-м году философ Константин, в монашестве Кирилл, и его брат Мефодий. Письменный язык был необходим для перевода церковных книг с греческого. Повесть временных лет сообщает, что после крещения киевлян в Днепре князь Владимир стал брать детей из знатных семей и "даяти нача на ученье книжное". Матери же этих детей "плакахуся по них акы по мертвеци". Как сказал один философ, с войны еще можно вернуться назад, а из высшей культуры - никогда. Виктор Живов: То, что сделали Кирилл и Мефодий, прежде всего. - они перевели тексты с греческого, они перевели тексты с греческого, воспроизведя в значительной степени синтаксис этих греческих текстов. Они нашли для греческой абстрактной лексики, поскольку это были религиозные тексты, славянские соответствия, и эти соответствия тоже были усвоены. Были переведены тексты Священного писания, богослужение было на церковнославянском языке. Этот язык был более или менее понятен для верующих. Но не стоит преувеличивать, когда говорят, что служба у них была на их родном языке, это создает несколько неправильное впечатление, поскольку, конечно, это были сложные тексты, с сложным риторическим построением, со слуха совсем нелегко было понять и воспринять эти тексты. И анекдоты про то, как воспринимались такого рода тексты, многочисленны в русской традиции. Как молитва Богородице, где говорится "Бога слово родше", может восприниматься как "богослова родше", с нелепым представлением о том, что Богородица родила богослова. Но, тем не менее, конечно, это были все-таки в основном понятные тексты. И этим они радикально отличались от текстов Священного писания и богослужения на латыни, скажем, у немцев или у ирландцев, или у поляков, которые без специального образования, без специального изучения латыни, конечно, просто не могли понять там ни слова. Это создавало разные ситуации в западном мире и у восточных славян, связанные, конечно, с великим замыслом святого Кирилла, Константина-Кирилла, просветителя славян, о создании славянского религиозного мира как особого, существующего наряду с латинским миром и с греческом миром. Владимир Плунгян: В русском языке, на самом деле, два языка, близких, родственных языка, но один из них собственно русский, восточно-славянский, а другой южнославянский - тот, который назывался старославянским, впоследствии церковнославянским. Этот язык на русский похож, но достаточно заметно от него отличается. Фонетический облик отличается, ну такие пары как "город" и "град", всем известны со школы, "город" - это русский элемент, а "град" - церковнославянский. "Родить" и "рождать" - тоже пара, "рождать" - это по звуковому облику указывает на церковнославянское происхождение. Глагол "колотить", у него первое лицо "колочу", глагол "трепетать" у него первое лицо "трепещу". Такой, казалось бы, совершенно не значимый факт, у нас чередование "тч" в одном случае, в другом случае "тщ". Вот, оказывается, - только "тч" это исконно русское явление. "Колотить" - это русский глагол, а "трепетать" глагол не русский, потому что русская форма должна быть что-то вроде "трепечу". В русском языке есть целые грамматические формы, которые из старославянского заимствованы, деепричастия, такие слова, как бегущий и горящий это тоже нерусские образования. Собственно чисто русские слова это "бегучий" и "горячий", они сохранились в русском языке, но на периферии, они не причастия сейчас, а прилагательные. Анатолий Стреляный: Философ и публицист Георгий Федотов писал: "На Западе в самые темные века его (VI-й, VIII-й), монах читал Вергилия, читал римских историков. Стоило лишь овладеть этим чудесным ключом - латынью, чтобы им отворить все двери. И мы могли бы читать Гомера, философствовать с Платоном, но Провидение судило иначе - мы получили в дар одну книгу, величайшую из книг, без труда и заслуги открытую всем, но зато эта книга долго была и оставалась единственной... В грязном и бедном Париже 12-го века гремели битвы схоластов, рождался университет, а в золотом Киеве, сверкавшем мозаиками своих храмов, ничего кроме подвига печерских иноков, слагавших летописи и патерики. Правда т а к о й летописи не знал Запад". Владимир Плунгян: До какого-то момента существует просто древнерусский язык, который является общим языком всех восточных славян. Разумеется, этот язык не был однородным, было то, что называется диалектами. И, кстати, различия между этими диалектами были очень значительными. Даже сейчас принято считать, что в древности различия были более значительными, чем они сейчас между современными, например, русскими диалектами. То есть примерно, скажем, с 9-го по 13-й век древнерусский язык развивался в сторону уменьшения различий, в сторону сближения и выработки некоего единого общерусского, общегосударственного стандарта. Различия выравниваются, потом наступает другая историческая эпоха, с другими историческими условиями, когда, наоборот, начинают появляться новые различия, которые усиливаются. Это 14-16-й век, и это наиболее принятая дата начала существования собственно русского языка, а также украинского и белорусского современных. Анатолий Стреляный: "На толстом веленевом листе князь написал средневековым русским шрифтом фразу: "Смиренный игумен Пафнутий руку приложил". Князь Мышкин, "идиот" Достоевского, увлечен каллиграфией, как и его предшественник Акакий Акакиевич из гоголевской "Шинели". Умиравшему с голоду на казенном жаловании Акакию Акакиевичу предлагали в департаменте хлебное место, где можно было брать взятки, но для этого надо было научиться не просто переписывать бумаги, а сочинять прошения, менять адреса. Гоголевский смиренный чиновник, так любивший выводить на бумаге ровные, красивые буквы, отказался. Древнерусская культура высоко почитала традицию, неподвижность, всякая новизна считалась опасной, не добродетелью, а ересью. Виктор Живов: У нас есть приложение к Псалтыри, изданной в 1645-м году, такое "наказание ко учителем", то есть, наставление для учителей, которые учат книжному языку, где говорится о том, что нужно особенно следить за тем, чтобы правильно ставить знаки ударений и правильно воспроизводить их при чтении, потому что иначе ты можешь впасть в страшную ересь. Скажем, в молитве Святому Духу, если ты произнесешь: "Царю Небесный уж утешители души истинной", если вместо "дУши истинной", произнесешь "душИ истинной", то будешь обращаться не к Святому Духу, а к какой-то душе и, как сказано в этом сочинении, и неизвестно какой. То есть ты будешь призывать душу "неведомо каку", как сказано там, и это ересь. Таким образом, несоблюдение, несохранение в чистоте церковного языка приводит к ереси и заблуждению. И с этим, конечно, связано и старообрядческое отношение к языку, к тому, что готов пострадать "за единый аз", к тому, что переменой одной только буквы, скажем, заменой одного "и" на два "и" в имени Иисус меняется смысл наших молитв, нашего обращения к Богу. Анатолий Стреляный: Слом, переворот, совершенный Петром Первым, был безжалостен, он касался также и языка. С 18-го века литературный труд перестает быть церковным делом. Авторам строго приказано излагать свои мысли не "высокими словами словенскими", но "простым русским языком". Русские были срочно переодеты в европейское платье. Их учили не только писать, но и говорить по-новому. Виктор Живов: То, что делает Петр в плане языка, он создает, он сам об этом пишет, гражданское наречие. То есть, наречие, противопоставленное традиционному книжному церковнославянскому языку. Оно должно отличаться от традиционного книжного языка, который (старый книжный язык) при Петре начинает восприниматься как клерикальный. Тогда и появляется наименование церковнославянский, никто до этого не говорил о славянском языке как о языке церковном, поскольку он язык всей культуры, другого книжного языка нет. Поскольку этот язык должен отличаться от традиционного книжного языка, он должен черпать из каких-то других источников. Это та проблема, которая решается, скажем, филологами Академии наук и их кругом, это очень немного людей. И они постоянно сталкиваются с скудостью возможностей этого гражданского наречия. Они не могут не пользоваться средствами традиционного книжного языка. И это продолжается, трудно сказать, до какого момента, до второй половины 30-х годов, до начала 40-х годов 18-го века. Тогда, видимо, русские филологи, такие, как Тредиаковский и Ломоносов, осознают, что это какой-то путь не тот, прежде всего, не европейский. Европейские культуры этого времени стремятся к национальному языку, который выполняет все функции: на этом языке проповедуют, на этом языке пишут религиозные трактаты, на этом языке пишут ученые сочинения, на этом же языке пишется беллетристика, на этом же языке пишутся письма, ведется разговор и так далее, и так далее. А тут оказывается есть специальный гражданский язык, а для духовных дел у нас есть другой, старый книжный язык, который выделен как специальный церковный. Это неправильно. И тогда в общем-то гениальным образом - начинает Тредиаковский, подхватывает Ломоносов - а у нас один язык, как Тредиаковский пишет, природный, он соединяет все. Он соединяет и старокнижное начало, и начало, которое раньше определялось как гражданское. И тогда, поскольку оказываются слитыми эти два источника, вдруг вместо той бедности языка, на которую жаловались в конце 20-х начале 30-х годов 18-го века, вдруг появляется поразительное богатство, и Тредиаковский и Ломоносов пишут уже о том, как русский язык отличается от всех прочих европейских, новых европейских языков, своим удивительным изобилием, и как он противостоит в этом отношении новым европейским языкам и схож лишь с классическими языками - с греческим и латынью. Эта перемена воззрения на язык совершается буквально в полтора десятилетия. Анатолий Стреляный: Замена церковнославянского языка обычным бытовым разделила культурное общество на сторонников и противников реформы, на архаистов и новаторов. Славянофил Шишков писал: "Если словенский язык отделить от российского, то из чего же сей последний состоять будет, разве из одних татарских слов, как то: лошадь, кушак, колпак, сарай; да и с площадных и низких, как то: калякать, чеченица, да и тому подобных; да из чужестранных, как то: гармония, элоквенция, сериозно, авантажно и прочее". Владимир Плунгян: Интересно посмотреть в каких частях языка старославянские элементы содержались. Это, конечно, не любые, не произвольные слова, они, конечно, тяготеют к соответствующему стилю. То есть, когда мы по-русски говорим о, так сказать, высоких материях, что, собственно, понимали прекрасно все стилисты, мы используем эту лексику, причем, используем совершенно бессознательно. Нет ни одного языка в мире, который, грубо говоря, справлялся бы сам, это неизбежно, язык не может не заимствовать. В каком-то смысле языки, которые ничего не заимствуют, - скорее их можно называть бедными, ограниченными, это значит, что такие языки используются в ограниченной сфере, они выполняют меньше задач. Все мировые языки, и английский, и русский, и испанский, это языки, которые колоссальное количество всего заимствовали, причем, не по отдельным словам, а системно. Любой живой язык с этими заимствованиями прекрасно справляется. Он их переваривает, проходит сколько-то лет, столетий, и заимствования просто нельзя узнать. Сейчас все понимают, что "компьютер" или "менеджер" - это заимствования, эти слова так и живут в языке на правах полуиностранцев, им даже ни к чему от своего иностранного происхождения отказываться, у них специально такая работа - быть иностранцами. Но есть масса слов, про которые только специалист может догадаться, что они когда-то были заимствованы. В русском языке есть очень древний слой, это еще древнерусские заимствования из готского языка, из германской группы, кстати, мертвый язык. Готы, которые в свое время внесли вклад в разрушение Римской империи, потом исчезли с исторической арены, у них были довольно интенсивные контакты со славянами, эти контакты оставили такие русские слова, как: "стекло", "блюдо", "хлеб", "хлев". Между прочим, слово "изба" тоже является готским заимствованным, первоначально это означало "отапливаемое помещение". Или, например, три слова - слово "книга", слово "грамота", и слово "буква", все три слова-заимствования, но заимствования скрытые. При этом, "книга" - это монгольское заимствование, "грамота", конечно, греческое, а "буква" как раз готское, оно родственно современному английскому "бук" - книга. Есть некоторый слой тюркско-монгольских заимствований. Он, может быть, не так велик, как принято считать, но это интересные слова. Это бытовые термины - "чулок" или "очаг". Например, какое более русское слово, чем "очаг"? Это тюркское заимствование. И это слова, относящиеся к административной сфере - "таможня", "ямщик", "казна", "деньга", что совершенно понятно, потому что централизованное администрирование это как раз эпоха так называемого татаро-монгольского ига. Алексей Шмелев: Слова, заимствованные из иностранных языков, часто втягиваются в русскую языковую картину мира и начинают выражать понятия, отсутствующие в других языках, в том числе в языках, из которых эти слова заимствуются. Например, французский "кураж" - смелость, мужество, будучи заимствован в русский язык, втянулось в поле русского загула, и слово "кураж" принадлежит к числу специфичных для русского языка и непереводимых слов. Специфически русским является противопоставление законности и справедливости. Как судить - по справедливости или по закону - вопрос, который трудно перевести на западные языки. Но мы должны отдавать себе отчет, что слово "справедливость" является, хотя уже и относительно давним, но все же заимствованием из польского. И более того, первоначально оно употреблялось в несколько ином значении. То значение, которое оно имеет в современном русском языке, выражая некоторое важное этическое понятие, полностью не тождественное ни законности, ни честности, ни праведности, оно приобрело уже на русской почве. Анатолий Стреляный: Сама мысль или догадка о существовании национального характера, о том, что народы отличаются друг от друга подобно личностям, родилась в Европе в 18-м веке и почти сразу пришла в Россию. Это совпало с рождением нового литературного языка. Этнолингвистика - область языкознания, исследующая связь между словом и национальным характером, словом и культурой. Алексей Шмелев, в соавторстве с Ириной Левонтиной и Анной Зализняк, работает над книгой о непереводимых словах русского языка. Ирина Левонтина: Вот, скажем, в русском языке есть слово "родной", причем, интересно, - не там, где говорится о родном языке или о родном городе, а "родной" как любовное обращение. Ведь вообще, что такое любовное обращение? В разных языках они устроены довольно однообразно, их обычно бывает три типа по смыслу. Либо они непосредственно называют то чувство, с которым человек обращается к другому человеку, такие слова как "любовь моя", скажем, это в самых разных языках есть. Либо они выражают идею ценности и уникальности другого человека, это такие слова как "сокровище". У Лескова - "изумруд ты мой яхонтовый". И, наконец, третий тип, самая большая группа - "милая, хорошая", туда же относятся всякие "зайки" и "киски". Человек называет любимого человека любым словом, которое называет что-то хорошее и приятное. Слово "родной" выбивается из этой классификации. Что такое "родной" по отношению к любимому человеку? Идея такая: я к тебе так хорошо отношусь, как будто ты мой кровный родственник. На другие языки эту идею перевести весьма трудно. Из всех любовных обращений, оно, пожалуй, наименее эротично. Вот вся эта идея родства, она не связана с эротикой, а в тоже время при этом наиболее интимна. Наличие такого любовного обращения тесно связано со спецификой русского языка. Вообще с идеей, которая для него чрезвычайно характерна, что родственные отношения - это эталон хорошего отношения к другому человеку. Родным можно стать, родным можно назвать человека, который не является кровным родственником. Екатерина Рахилина: В русской картине мира оказывается, что слово "теплый" связано с температурой человеческого тела. Температура человеческого тела - это такая точка отсчета для русского, существенная. Все, что выше температуры человеческого тела, называется "горячий", потому что когда мы его трогаем, этот предмет, нам понятно становится, что он теплее, чем температура нашего тела. Горячий, в отличие от жаркий, жаркий - это не тактильное слово. В шведском "теплый" отличается от "горячего" тем, что горячий - это то, что человеку неприятно. Поэтому различия, граница лежит совершенно в другом месте. Вода из крана будет теплая, "варм", то есть, соответствующая английскому "ворм", и совсем не теплая, как по-русски, и чай там будет "варм" - представляете, как по-русски теплый чай, совершенно несъедобный напиток, а это нормально для шведского. И наоборот, шведский "хет", который будет соответствовать в словаре русскому "горячий". Эта температура невыносимая, температура неприятная, по крайней мере. То есть, горячий чай, специально горячий, такой, который, может быть, лучше подождать, а потом пить. То, что меня интересует, это как мы себе представляем, что такое крутиться-вертеться, что такое плавать, что такое ехать, что такое, наконец, цвета русские, что такое размеры русские, что такое высокий, что такое зеленый, серый и так далее. Потому что язык, конечно, это слова, связанные друг с другом. То, что мы привыкли сочетать друг с другом, мы привыкли говорить "зеленая лягушка", мы привыкли говорить "серые мыши", это совершенно неслучайно, это значит, что мы что-то имеем в виду и что-то себе представляем про этот предмет, про этот размер и про это действие, и мы можем восстановить картину мира. Нам не нужен для этого термометр, нам не нужен для этого сантиметр, линейка, а нам нужно для этого просто посмотреть, какие слова сочетаются, а какие слова почему-то не сочетаются. Мы говорим "высокая ветка" - это ветка, которая на большом расстоянии от поверхности, но мы не говорим "высокий гусь", он тоже на большом расстоянии, он летит, но мы так не говорим. Ирина Левонтина: Такие слова как "тоска" или "удаль" существовали давно, однако обрели они свое современное содержание, наполнение, насытились всеми этими ассоциациями, скажем, связь тоски с просторами, представления о том, что тоска характерна для русской души и так далее, - это все появилось довольно поздно, в конце 18-го, в 19-м веке, а кое-что видоизменилось даже еще в 20-м веке. Скажем, Радищев пишет "скорбь душевная", там, где мы бы сказали "тоска". Вот он едет, ямщик поет песню и в этой песне слышится "скорбь душевная". А Пушкин совсем скоро после этого написал: "Что-то слышится родное (кстати, и родное здесь) в долгих песнях ямщика: то разгулье удалое, то сердечная тоска..." Вот Пушкин уже знает все эти выбранные слова, назначенные на роль свойств русского национального характера - "удаль", "тоска". К этому моменту все эти слова уже были выбраны. Анатолий Стреляный: Русский язык лингвисты называют двумерным. Церковнославянские средства выражения используются в научных терминах - "млекопитающие", вместо "молококормящие". Такая фраза, например, как "Да здравствует Советская власть!", полностью соответствует норме церковнославянского языка. Виктор Живов: Карамзинисты не отказываются от неполногласных слов, у них есть и "град", и "глава", и "мраз" и так далее."Из топи блат...", - пишет Пушкин. То, что они делают, они легализуют в употреблении в большей степени, чем это делали их предшественники, полногласные слова, то есть, "город", "ворота", "мороз" и так далее. Это образует большой спектр языкового употребления, и весь этот спектр Пушкин пускает в дело. Он перестает противопоставлять, а говорит - вот и хорошо, вот и это возьму, это употреблю для этого, а вот это для этого. Это и есть то поразительное богатство, гибкость, возможность выбора выразительных возможностей, которые присущи русскому языку со времен Пушкина. Поскольку это видно даже на так называемых синонимических рядах. У нас много синонимов в результате этих процессов, в результате того, что мы совместили вот это наследство книжного языка с наследием языка разговорного, с заимствованиями и так далее, у нас большой спектр синонимических возможностей, у нас масса выборов, и нужно было научить литературную публику этим пользоваться. Это и сделал Пушкин. Анатолий Стреляный: В 1825-м году Пушкин пишет из деревни письмо другу, князю Вяземскому, рифмуя славянизмы и русизмы: "В глуши, измучась жизнью постной, изнемогая животом, я не парю, сижу орлом и болен праздностью поносной". На церковнославянском языке "живот" означает жизнь, "поносный" - значит позорный, то есть Пушкин жалуется на деревенскую скуку и стыдное безделье. По-русски же рассказывает о болезни живота, заставляющей его не парить, но "сидеть орлом", то есть справлять нужду. Владимир Плунгян: Для рядового носителя языка то, как выглядит слово в написанном виде, это что-то чрезвычайно важное. С лингвистической точки зрения, на самом деле вещь совершенно второстепенная. Слово можно писать на бумаге, произносить, записывать на магнитофон, вырезать на медных досках и так далее, лингвистически в языке ничего от этого не меняется. Но, конечно, для носителя языка это совершенно не так. Не случайно все действительно крупные реформы, смены письменности, они связаны с какими-то сломами в обществе, революциями. И именно, такие преобразования нацелены на создание культурного разрыва. Практически любая революция начинает с того, что меняет орфографию, чтобы показать - начинается новая эпоха, у нас все будет по-другому и язык у нас тоже будет другой. Но это наивная точка зрения, язык это не орфография. Орфография - это оболочка, форма, в которой язык воплощается. С точки зрения лингвиста, язык совсем в другом месте, язык это то, что существует в головах людей, это то, как говорить. А то, как записывать, в общем-то вещь достаточно условная. Анатолий Стреляный: Петр Первый собственноручно вычеркнул из азбуки греческие буквы "пси" и "кси", ввел "й" - и краткое, "Иван краткий" и узаконил букву "э". Церковнославянское сложное, почти иероглифическое письмо, где каждая буква рисовалась отдельно, было упрощено. Новые прописные буквы приблизились по начертанию к западноевропейским. Вторая, столь же решительная реформа орфографии, готовилась в России с 1904-го года. Виктор Живов: Вероятно, все знают о борьбе с неграмотностью при советской власти, но, на самом деле, закон о всеобщем образовании был принят Третьей Государственной Думой в 1911-м году, если я не ошибаюсь. Вообще говоря, это предусматривало распространение образования на все население. Это не должно было идти так резко и жестко, как борьба с неграмотностью в советское время, но, тем не менее, это предусматривало всеобщее образование. То есть вовлечение в грамотность громадных слоев неграмотного населения. Это требовало, конечно, упрощения обучения. С этим был так или иначе связан замысел орфографической реформы, которая была подготовлена нашими великими отечественными филологами - Шахматовым, Фортунатовым и так далее. Они, вероятно, воображали перед собою крестьянского мальчика в церковноприходской школе, который вынужден будет выучивать многочисленные исключения и правила, связанные с написанием, различением "ять" и "е", в то время, как в произношении, во всяком случае, в литературном языке, "ять" и "е" не отличались. Эта реформа, достаточно радикальная, встречала сопротивление. Мы знаем, Блок писал, что когда он читает "лес" без "ятя", то он не так шумит. Все писатели склонны говорить такого рода глупости. Мы давно читаем Блока в новой орфографии, вряд ли мы не слышим в нем того поэтического звучания речи, которую слышали его современники, когда эти сочинения печатались по старой орфографии. Я не думаю, что здесь что-то меняется. Но, конечно, орфография воспринимается как некоторое культурное достояние. А поскольку эта орфография так или иначе содержит реликты истории языка, отсылает нам к прошлому нашего языка, упрощая орфографию, мы расстаемся с этим прошлым, это, конечно, болезненный момент. Владимир Плунгян: Некоторое время я работал во Франции, и как раз я присутствовал в момент обсуждения проекта орфографической реформы французского языка. Сразу скажу, что проект не прошел, общественностью был осужден. Мы знаем, что французская орфография очень сложна и непоследовательна, есть масса написаний, от которых, конечно, можно было бы избавиться. Авторы реформы предложили очень скромную вещь, они предложили убрать так называемую крышечку над некоторыми французскими буквами, скажем над буквой "а". Эта крышечка совершенно не нужна, есть она или нет, буква читается совершенно одинаково, просто французские школьники должны запоминать списки слов примерно так же, как списки слов, в которых писался "ять" когда-то. Но какая буря возмущения поднялась, когда это предложение начало обсуждаться. Я запомнил выступление одного французского поэта, который с возмущением говорил: "Вы хотите в слове "лодка" убрать крышечку над буквой "а". Но как же это можно, ведь сам облик этого слова напоминает о лодочке, плывущей по волнам, а вы хотите эту связь разрушить. Для меня это слово вообще перестанет существовать. И почему вы думаете, что французский язык принадлежит Французской академии? Он принадлежит всему народу и не смейте посягать на достояние". Вот примерно в таком тоне это обсуждалось и понятно, что реформа была остановлена. Виктор Живов: Большевики не любили традиционную культуру, поэтому они бодро отказались от старой орфографии, (то, что продолжало оставаться дискуссионным вопросом до революции), и стали бодро, жесткой рукой, вводить новую орфографию, конфискуя в типографиях старые буквы, старые литеры. Просто заберут из типографии все "фиты" и после этого пойди попробуй напечатай что-нибудь с "фитой". Вот таким резким, если угодно, большевистским образом они и действовали. Это утвердило у нас новую орфографию, которой теперь мы пользуемся и, я думаю, особых неудобств не испытываем. Я, например, могу спокойно писать, поскольку я филолог, занимаюсь историей языка, мне совершенно все равно, я могу писать и по старой орфографии, я знаю, куда поставить "ять", куда поставить "фиту", но я, честно говоря, не хотел бы, чтобы моих детей в школе учили, где нужно писать "фиту", чтобы они ходили по комнате и цитировали про "бедного белого беса", учась, как писать "ять". Анатолий Стреляный: "Бедный бледный белый бес побежал обедать в лес" - такой стишок из слов, пишущихся с буквой "ять", заучивали до революции гимназисты. Гимназисты знали, что Россия это греческое слово, так греки назвали Русь, поэтому пишется с греческой буквой "омега". Название романа Толстого "Война и мир" не противопоставляло военные действия мирной жизни: "и с точкой" в слове "мир" означало человеческое сообщество, как раньше говорили, и сейчас говорят - "всем миром", то есть, все вместе. В 1964-м году советское общество восстало против ученых-лингвистов, готовивших новую орфографическую реформу. Ирина Левонтина: В 64-м году орфографическая комиссия тогдашняя, председателем которой был Виноградов, имя которого носит теперь Институт русского языка Академии наук, а вдохновителем, душой всей этой комиссии был Михаил Викторович Панов, замечательный лингвист, фонетист, орфографист, та комиссия выступила с предложениями действительно чрезвычайно решительными. Тогда многое предлагалось изменить, это были своего рода романтики от орфографии. Тогда предлагалось написание "заец", потому что общий принцип - в русском языке нет беглой гласной буквы "я", а есть "е", поэтому, по общему правилу, нужно писать "заец". Тогда предлагалось писать "ночь" и все другие слова, которые оканчиваются на шипящие, без мягкого знака. Почему? Потому что мягкий знак после шипящих на конце слова не имеет фонетической функции никакой. В русском языке есть мягкий согласный "ч" и букву "ч" можно прочесть только одним образом, только как мягкий звук. А "ш" только твердый, парного нет, поэтому, пиши - не пиши мягкий знак, прочесть можно только одним образом. И мягкий знак поэтому фонетической функции, графической функции никакой не имеет, а различает части речи, склонения, в третьем склонении есть мягкий знак, в первом склонении нет мягкого знака в родительном падеже, и так далее. И вот говорилось о том, что у буквы функция должна быть фонетическая и поэтому менялось написание всех слов, "ночь", "мышь" и все прочие, их предлагалось писать без мягкого знака. То есть, довольно решительное действительно тогда было предложено реформирование орфографии. Но что произошло тогда? Эти кабинетные ученые долго работали, разработали свои предложения, а в Институте русского языка был такой замдиректора, спущенный сверху, Протченко, и он, не предупредив никого, внезапно взял и то, что называется, слил информацию о предлагаемой реформе в газеты. Произошел скандал, и все было похоронено, реформа погибла на корню. Обидно, что тогда не состоялось никакого содержательного обсуждения этого вопроса. Ведь такая была огромная проделана подготовительная работа, вышли замечательные книги, где рассказывалось об истории предложений по усовершенствованию орфографии и так далее. И теперь наши ученые наступают на те же самые грабли: они подготовили свои предложения в тиши кабинетов, в тайне и страшно боялись, что информация просочится, и были ужасно удивлены, что она почему-то просочилась в газеты в искаженном виде. Валентин Выдрин: Для языка, чем больше реформ орфографии, тем для него хуже. Не случайно английский язык, который свою орфографию не хочет реформировать, именно он становится мировым, а не русский, который реформирует ее каждые 30 лет. Например, абхазский язык, у которого столько в течении 20-го века было реформ орфографии. Сначала они до революции писали кириллицей немножко, после революции их перевели на латиницу, и лет десять они писали латиницей. После латиницы их перевели на грузинское письмо, потому что это был период, когда Берия был у власти, и он решил, естественно, раз они в Грузии, пусть пишут по-грузински, хотя языки абсолютно неродственные, абхазский и грузинский. Берию осудили как шпиона и врага народа и они стали опять писать кириллицей. Таким образом, пять реформ орфографии на протяжении жизни одного человека. То есть, один и тот же человек пять раз должен был переучиваться писать на своем родном языке. Другой пример - немецкая орфография. Они точно так же придумали реформу, но сейчас начинается откат. Одна из самых влиятельных немецких газет, "Франкфурт Альгемайне", перешла назад на старую орфографию, потому что увидели, что новая орфография, выдуманная Институтом немецкого языка, она гораздо более противоречива, чем старая, несовершенная. Мне кажется, что более правы все-таки англичане, которые давно свою орфографию не меняют, пишут одинаково, пускай многие из них пишут с ошибками, с ошибками будут писать хоть с новой, хоть с совершенной, хоть с несовершенной орфографией, но, по крайней мере, написание должно быть устойчивым. Ирина Левонтина: Предложение по реформированию орфографии обычно исходит из интересов пишущего, вернее, даже школьника, который учится писать - вот как ему проще запомнить правило. Между тем, ведь есть интересы и читающего, который, может быть, еще и важнее, потому что читает человек больше, чем он пишет и заведомо больше, чем он учится писать. А такая орфография, где есть "лишние" буквы, традиционная орфография, типа английской, она имеет свои преимущества. Похожие на слух слова зрительно очень сильно различаются. А ведь человек, грамотный человек, когда читает, он не складывает слова из букв, он читает иероглифическим способом, узнавая знакомые слова целиком. Поэтому, если похожие на слух слова сильно различаются, то и читать ему легче. Известно, что английский текст читается быстрее, чем русский. Во время реформы 17-го года, например, были выкинуты такие буквы как "ять" и "и десятеричное", а "ять" это к тому же еще и буква, выступающая над строкой, а "и десятеричное" буква с точкой. Такие буквы делают слова легко опознаваемыми. И в этом смысле их утрата конечно принесла с собой замедление, усложнение чтения. Анатолий Стреляный: "Надо заколотить двери Академии наук, где заседают эти придурки, и попросить их заняться более полезным для народного хозяйства делом", - так недавно выразила общий гнев при известии о готовящихся изменениях в орфографии писательница Татьяна Толстая. Так в сталинское время говорили о "генетиках и кибернетиках и прочих лжеученых". Новые, отнюдь не революционные предложения Института русского языка потонули в возмущенном народном хоре. Ирина Левонтина: Центральный Комитет Коммунистической Партии - нужно все слова писать с большой буквы, а "бог" и "рождество" все слова с маленькой буквы. Вряд ли кто-нибудь сейчас считает, что так и надо писать. Вообще сейчас пишут уже иначе, но никакого нормативного документа, который бы вот это разрешал, до сих пор не существует, существуют только старые правила. Сейчас мы пишем "пол-апельсина" через дефис, "пол-лимона" через дефис, но "полмандарина" слитно. Никакого смысла в таком противопоставлении, никакого языкового содержания здесь нет, за этим правилом ничего не стоит, это чисто условная вещь, которую просто надо заучивать. Виктор Живов: "Жаренная отцом яичница" - это причастие и там два "н", жареная колбаса" - там нет зависимых слов, это прилагательное и там должно быть одно "н". "С утра жареная колбаса остыла". Вот объясните - "с утра" это зависимое от "жареная" или независимая от "жареного". Этот вопрос имеет решение, но попробуйте объяснить, что здесь нужно писать - слишком сложно. У нас нет никаких социальных предпосылок для того, чтобы что-то существенным образом менять. Мы не живем в тех условиях, как мы жили в начале 20-го века, когда большинство населения было неграмотным, стоял вопрос о борьбе с неграмотностью и так далее. У нас грамотное общество, не слишком грамотное, но кое-как оно справляется с употреблением письменного языка. И те языковые проблемы, которые сейчас стоят, скажем, неорганизованности, неумелости устной речи у большей части политической элиты, они, конечно, никакими орфографическими изменениями не решаются. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
